Кай Элерс: Как Вы оцениваете нашу сегодняшнюю ситуацию?
Ирина Голгофская: Думаю, что западноевропейская цивилизация разрушается ещё быстрее, чем пять лет назад. Фактически это происходит потому, что Америка как самый яркий представитель западной цивилизации находится в состоянии упадка. Америка пытается спровоцировать Путина на войну и думает, что сама при этом легко отделается. На самом же деле всё будет иначе: американцы начнут войну, потом в неё вступят мусульмане, потом китайцы, в конечном итоге, Россия останется одна.
— Вы думаете, что будет война?
— Думаю, да. Война будет. Она начнётся через полгода-год. Если рассуждать по-философски, то можно сказать: То, что нас ожидает, принесёт облегчение, необходимость в этом уже давно назрела. Цивилизация находится в болезненном состоянии. Происходит рост агрессии. Её выплеск неизбежен, так, как это происходит на Украине. Ведь гражданская война – это война внутри цивилизации, внутри общества. Для окончания гражданской войны нужен внешний враг. Начнётся война цивилизаций. Человечество достигло такого уровня развития, на котором встаёт вопрос: А что теперь? Как дальше?
— В чём Вы видите причины возникновения такой ситуации?
Развитие цивилизаций привело к накоплению агрессии. Все культуры, все люди прошли стадию некрофилии, одни – так, другие – иначе. Мы стали цивилизованными, однако не всегда признаём ценностей цивилизации. Вытекающая отсюда агрессия вытесняется, подавляется. В культуре не заложено реальных возможностей для признания агрессии. В принципе, многие из культурных ценностей, которые нам прививают, попросту лживы.
— Есть ли, на Ваш взгляд, на земле места, где мир устроен лучше? Или люди лучше? По крайней мере, другие?
— Вполне возможно. Чем ближе человек к своему биологическому источнику, ближе к растениям, ближе к животным, тем он здоровее, тем здоровее он живёт. Жизнь в мегаполисах – больная жизнь.
— Это правда! Но сейчас люди повсюду живут в мегаполисах: в Европе, России, Америке, Китае, Индии, Бразилии и т. д.
— В городах начинается процесс загнивания, если накопившаяся агрессия не может выплеснуться наружу. Если слишком много людей скапливается в одном месте. Я психоаналитик. Я инстинктивист. Я знаю, что когда слишком много людей скапливается в одном здании, столкновения просто неизбежны.
— А как могло бы быть по-другому?
— Ну, человечество регулирует само себя. Путём войны. Звучит жестоко, но это правда. Из-за этого на земле останется меньше людей. Возникнет послевоенная ситуация, к которой люди как-нибудь приспособятся.
— Не кажется ли Вам это слишком фаталистичным?
— Я говорю как биолог, как врач. Чем больше я занимаюсь психологией, тем больше я думаю, что эти психологические состояния берут своё начало в биологии. Инстинкт заложен в биологической клетке. От этого, вообще-то, нет никакого исцеления. Возможно лишь исцеление смертью.
— Вы думаете, что тут действует противоположный механизм?
— Да, исцеление смертью возможно. Как говорил Кастанеда, если мы примем идею смерти, если мы примем агрессию. Если мы не примем идею смерти, мы не сможем жить по-настоящему. Или как сказал Гераклит: «Если хочешь мира, готовься к войне». Если я готовлюсь к войне, я буду долго жить в мире.
— Я понимаю, но ведь речь всегда идёт о жизни…
— Конечно. Наша цивилизация развивалась по пути отрицания смерти. А у азиатов – по-другому; они иначе относятся к смерти. Ну, скажем, у них более естественное отношение к смерти. Мы же, наоборот, живём, борясь со смертью, борясь с агрессией. Поэтому смерть приходит неожиданно; если же ты живёшь, не борясь со смертью, ты будешь жить долго.
— Каково положение россиян в сложившейся сегодня ситуации?
— Скажем так, в социальном плане, россияне находятся в очень удобном, прямо-таки выгодном положении: Каковы были стадии социализации европейцев? – Традиционное общество, индустриальное общество, постиндустриальное и современное общество. В России же – по-другому. У нас индустриального общества практически не было. От самообеспечивающегося, ориентированного на интересы членов сообщества традиционного общества (общины) мы сразу перешли к постиндустриальному обществу. Поэтому у нас сегодня более живое сочетание. Я думаю, европейская цивилизация умерла с индустриализацией, с развитием науки и техники. Россияне больше живут в согласии с природой, находятся ближе к жизни. Социальная ситуация россиян меньше структурирована, она проще, адекватнее. Это не минус, это плюс.
— То есть это означает, что, если сейчас возникнут конфликты, начнутся военные действия, то россияне легче выживут? Как народ, как культура, как цивилизация
— Наверное. И так же, как я думаю, что душа рождается в теле, точно так же она связана и с географическим положением. Россияне попросту находятся в наиболее выгодной ситуации. Независимо от того, что сейчас происходит с климатом, в геологии, в космосе, Казахстан, Сибирь, Алтай – самые лучшие места проживания. Там ничего не загнивает. И ещё я думаю, что, если в ноосфере будет увеличиваться энергия человечества, вулканы в Америке начнут извергаться. В этом я убеждена. Да, я думаю, что человечество подогревает и вулканы. У нас таких вулканов нет. Здесь всё очень спокойно. Посмотрите, что вокруг происходит: бури, наводнения и т. д. И даже в Индии! Там недавно посреди зимы шёл дождь, представляете? Скажем так: планета – живое существо. И я думаю, что население планеты слишком велико.
— Есть люди, которые считают, что половину сегодняшнего населения земли нужно уничтожить…
— Да нет же…! (смеется) Вы хотите меня спровоцировать. Я ведь знакома с Вашей аргументационной цепочкой о так называемых «лишних» людях, от которых Вы ожидаете переворота в сегодняшней ситуации, как бы то ни было.[1] – Конечно, мы все хотим быть здоровыми и жить, но мы знаем, что всё идёт своим чередом. В конце концов мы всё равно все умрём.
— Да, конечно, но что из этого следует?
— Наша задача – организовать нашу жизнь, выжить, обеспечить жизнь потомкам. Это внутренняя программа, работа которой должна продолжаться. Если у тебя нет своей программы, тогда ты частичка нынешней программы.
— Кстати, своя программа – Вы верите в возможность русского Майдана в России? Каково настроение людей?
— Нет, я думаю, здесь не будет Майдана. В любом случае, здесь, по другую сторону Урала, никто не хочет никакого Майдана. Возможно, что там, в Москве, есть 10% людей, которые и хотели бы затеять что-нибудь подобное, но большинство в России не имеет с этим ничего общего. Из этого ничего не выйдет. Здесь это не пройдёт.
— Почему Вы думаете, что в России невозможен Майдан? На Западе каждый день говорят о смене режима в России, что без Путина Россия была бы лучше и т. д. Вы не думаете, что такое было бы возможно?
— Конечно, нет! Кто так говорит, тот просто витает в облаках. Даже олигархи, которых я знаю, а я знаю многих, потому что они прибегают к моей помощи, уверенно говорят, что об этом и думать не стоит. Сейчас даже нет никакой альтернативы. Если, конечно, кто-нибудь просто убьёт Путина, тогда это другое дело. Нет, всё это чепуха. Путин – это такая фигура, которую непросто заменить. Для нас здесь, по ту сторону Урала, так и так нет. Те, кто этого хотел, уже уехали на Украину. Ведь всегда есть люди, которым нравится убивать других людей. То, что там происходит, это сумасшествие. Те, кто оттуда возвращаются, рассказывают об этом как о дурдоме. Как психоаналитик могу Вам сказать, что всегда были такие места скопления психопатов, которым обязательно нужно воевать друг с другом. Только сейчас, когда есть самолёты, они сконцентрированы в одном месте. Если они друг друга перебьют, то так тому и быть. Человечество всегда таким образом регулировало свою численность.
— Что значит человечество? На Украине ведь человечество не просто само себя убивает. Там возник конфликт интересов, социальные вопросы. Там есть те, кому война нужна, кто на ней зарабатывает, и те, кто от неё страдает, кого война толкает в нужду. Там не только сумасшедшие воюют друг с другом. Там есть и жертвы.
— Да, конечно, это так. Однако в истории человечества всегда были воины, бойцы, солдаты. Смотрите, если в Мексике есть вулкан, и известно, что он начнет извергаться, я же не останусь там сидеть как приклеенная. Я могу что-нибудь предпринять, чтобы спасти моих детей. Несмотря ни на что, ты всегда можешь что-то сделать. Я просто не понимаю, что дети делают в Донбассе, где падают бомбы. Почему люди там сидят, что они там делают? Зачем? Они ведь могли уехать. Давайте посмотрим на это с точки зрения кармы: может быть, я родилась у подножия вулкана, или может быть там, где я живу, идёт война. В чём разница? Ведь речь идёт о человеческом факторе! Что я буду делать, если начнётся катастрофа? Спасать себя? Или защищать деревенских жителей, чтобы их не убили? Тоже хорошо. Тогда в чём проблема?
— Остаться или уехать – вот в чём вопрос. Просто так, всё бросив, это могут не все. И наконец, куда людям ехать?
— К нам в Новосибирск несколько тысяч приехало. Они живут у знакомых. Они теперь здесь живут. Нет проблем.
— Но 500.000, 600.000 или более беженцев – ведь это беда.
— Да, беда, но согласитесь, что при извержении вулкана лучше покинуть местность, чем быть там похороненным.
— Вулкан – не война! В боях задействованы люди, деньги, собственность, рабочие места, давно налаженные связи…
— …война – биология. Война – инстинкт, выходящая наружу агрессия, как я уже говорила. Деньги – сублимация инстинктов. Конечно, понятно, что война – это деньги. Кто-то даёт деньги на войну, сублимируя тем самым свою агрессию.
— Но многие люди просто не могут уехать. Нет денег, старость, слабость, дети без родителей и т. д.
— Это правда, так же, как и не все могут спастись от холеры, правильно?
(Длительная пауза)
— Хорошо, на этом и остановимся. Давайте перейдём к другому вопросу, также касающемуся людей. В этот раз русских. Как долго Россия сможет жить под давлением санкций? Как они действуют на Вас и на других людей, Ваших знакомых?
— Нынешний экономический кризис меня лично почти не коснулся. Я работаю с больными: они есть всегда. В целом же ситуация, конечно, не очень хорошая. Ну, скажем так: если под санкции попадёт Mastercard, мы выпустим свою собственную платёжную карту. Точно так же и с другими вещами. Таково общее настроение. Все ждут. Все терпят. Никто не паникует. Никто не хочет отдавать Крым назад (смеется). За Крым мы готовы страдать.
— Что Вы чувствуете, когда думаете о Крыме?
— Это было справедливым решением. Тут действует великий закон маятника. Так случилось. Это просто наша страна. Когда я недавно была в Индии, я спросила, не могла бы я купить там небольшой домик. Ответ был: нет, это наша страна. Ну, пожалуйста, как есть, так есть (смеется). В России ведь точно так же. Обычный шовинизм. Кстати, когда я говорю «русский», я имею в виду, конечно же, русскую культуру.
— Понимаю. Но русская культура может быть и тут и там. У нас на Западе и в Швейцарии, и в Австрии, и в Германии говорят на немецком языке. В широком смысле слова это немецкая культура. Но это три самостоятельных государства с собственной историей.
(Длительная пауза)
— Да, а у нас Сибирь. Так или иначе сибиряки чувствуют себя сибиряками. Это как формальное государство. Так всегда было. Так же, как и Кузбасс, Донбасс и другие. Со своими песнями, своими историями. Так было и так будет всегда.
— Это хорошо, это людные регионы, самостоятельные республики. Но почему эти регионы обязательно должны быть частью единого российского государства? Ведь они и так могут друг с другом сотрудничать.
— Да, возможно, но, может быть, жить в одном государстве спокойнее.
— У нас многие думают, что в России растут националистические настроения. А что Вы думаете об этом?
— Национализм? Нет, нужно различать: русские – россияне…
— …россияне и русские? У нас этого никто не понимает. Не могли бы Вы кратко объяснить разницу?
— Русские – это этнические русские; а население России в целом, включая разные народности, у нас называют россиянами.[2]
— Спасибо! – А что заставляет людей сплачиваться сейчас вокруг Путина? Национализм? Патриотизм? Страх? Что?
— Это, конечно же, ни в коем случае не страх. И не национализм. Это, скорее, патриотизм. Я думаю, патриотические чувства растут. Патриотизм – защита своей территории, своей земли, защита семьи, защита тех, кто со мной живёт. Тут всё понятно.
— В этом смысле и люди, живущие на Востоке Украины, защищают свою землю, свои семьи, своих детей.
— Разумеется. И они, конечно же, в некотором смысле защищают и своё мировоззрение. Ведь они, по сути, русские…
— …русскоязычные…
— … да-да, но более русские, чем европейские русские, то есть, скорее, русские чем европейско-русские патриоты. И вообще, что касается национализма и патриотизма, скажем так: европейцы более дисциплинированы, структурированы, их патриотизм более сформирован; русский патриотизм менее развит, он более прямой, более инстинктивный, более неосознанный, больше на уровне стадности. Национализм – это что-то более выдуманное, более интеллектуальное, нечто более гладкое, идея, искусственное обобщение. Патриотизм – нечто более естественное, у него есть душа, живой дух; национализм – это идея. Живой дух и идея – два разных элемента.
— Ну, ясно, национализм развивался с капитализмом. Капитализм и национализм неотделимы друг от друга. Ясно также, что в России этот процесс протекал иначе.
— Правильно! Патриотизм присутствует в традиционном обществе, а национализм – в современном. Это именно так. Вы же не скажете, что Александр Македонский был движим национальной идеей?
(Оба смеются)
— Он даже не был патриотом.
— А Меркель. Она националист?
— Меркель? …Трудно сказать. Она представляет восточную часть Германии, бывшую ГДР. Тем настойчивее она подчёркивает, что является канцлером всей Германии. При этом она постоянно говорит о свободе – подразумевает при этом Америку. По российским критериям, она, наверное, была бы националистом, но не патриотом – и уж никак не защитником интересов Евросоюза. Некоторые говорят о ней как о негласной королеве Европы. Так ли это? И если да, то выступает она в этой роли, если можно так выразиться, как немецкий националист, как европейский патриот или как вассал США? Вот на самом деле в чём вопрос.
— А Олланд? А Порошенко? А Обама? Кто они на самом деле? Включая Путина, конечно. Они все носят маски. Это большой театр лжи, в который они все вместе играют. Они знают, что скрывают.
— И что? Что мы можем сделать? Вы видите выход?
— Я не знаю. Нам нужно поговорить. Давайте подумаем.